Неточные совпадения
— Ну, иди, иди, и я сейчас приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой,
глядя на брата. — Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои
книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. — Ну, а во время дождя где ты был?
И был он похож
на того рассеянного ученика, который
глядит в
книгу, но в то же время видит и фигу, подставленную ему товарищем.
Татьяна взором умиленным
Вокруг себя
на всё
глядит,
И всё ей кажется бесценным,
Всё душу томную живит
Полумучительной отрадой:
И стол с померкшею лампадой,
И груда
книг, и под окном
Кровать, покрытая ковром,
И вид в окно сквозь сумрак лунный,
И этот бледный полусвет,
И лорда Байрона портрет,
И столбик с куклою чугунной
Под шляпой с пасмурным челом,
С руками, сжатыми крестом.
Да, разные дела
на память в
книгу вносим,
Забудется того
гляди.
— Ну, что же, спать, что ли? — Но, сняв пиджак, бросив его
на диван и
глядя на часы, заговорил снова: — Вот, еду добывать рукописи какой-то сногсшибательной
книги. — Петя Струве с товарищами изготовил. Говорят: сочинение
на тему «играй назад!». Он ведь еще в 901 году приглашал «назад к Фихте», так вот… А вместе с этим у эсеров что-то неладно. Вообще — развальчик. Юрин утверждает, что все это — хорошо! Дескать — отсевается мякина и всякий мусор, останется чистейшее, добротное зерно… Н-да…
Явился слуга со счетом, Самгин поцеловал руку женщины, ушел, затем, стоя посредине своей комнаты, закурил, решив идти
на бульвары. Но, не сходя с места,
глядя в мутно-серую пустоту за окном, над крышами, выкурил всю папиросу, подумал, что, наверное, будет дождь, позвонил, спросил бутылку вина и взял новую
книгу Мережковского «Грядущий хам».
— Постойте — я забыл в ресторане интересную
книгу и перчатки, — пробормотал Тагильский, щупая карманы и
глядя на ноги, точно он перчатки носил
на ногах. — Воротимтесь? — предложил он. — Это недалеко. Выпьем бутылку вина, побеседуем, а?
Это сопоставление понравилось Климу, как всегда нравились ему упрощающие мысли. Он заметил, что и сам Томилин удивлен своим открытием, видимо — случайным. Швырнув тяжелую
книгу на койку, он шевелил бровями,
глядя в окно, закинув руки за шею, под свой плоский затылок.
Самгин взял
книгу и, не
глядя на Марину, перелистывая страницы, пробормотал...
— Мне кажется, что умные
книги обесцвечивают женщину, — сухо заметила Варвара. Сомова, задумчиво
глядя на нее, дернула свою косу.
Когда же Штольц приносил ему
книги, какие надо еще прочесть сверх выученного, Обломов долго
глядел молча
на него.
«Боже мой, какая она хорошенькая! Бывают же такие
на свете! — думал он,
глядя на нее почти испуганными глазами. — Эта белизна, эти глаза, где, как в пучине, темно и вместе блестит что-то, душа, должно быть! Улыбку можно читать, как
книгу; за улыбкой эти зубы и вся голова… как она нежно покоится
на плечах, точно зыблется, как цветок, дышит ароматом…»
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в
книгах истины, с которыми не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту,
глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, —
на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города
на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
Она долго
глядит на эту жизнь, и, кажется, понимает ее, и нехотя отходит от окна, забыв опустить занавес. Она берет
книгу, развертывает страницу и опять погружается в мысль о том, как живут другие.
Она не читала, а
глядела то
на Волгу, то
на кусты. Увидя Райского, она переменила позу, взяла
книгу, потом тихо встала и пошла по дорожке к старому дому.
Глядя на него, еще
на ребенка, непременно скажешь, что и ученые, по крайней мере такие, как эта порода, подобно поэтам, тоже — nascuntur. [рождаются (лат.).] Всегда, бывало, он с растрепанными волосами, с блуждающими где-то глазами, вечно копающийся в
книгах или в тетрадях, как будто у него не было детства, не было нерва — шалить, резвиться.
— Вера Васильевна! — сказал он,
глядя на нее в смущении. — Борис Павлович, — начал он, продолжая
глядеть на нее, — ты знаешь, кто еще читал твои
книги и помогал мне разбирать их!..
— Что я? — сказал он, с улыбкой
глядя на Райского. — Меня спросили, чьи
книги, откуда я взял…
Спустя полчаса она медленно встала, положив
книгу в стол, подошла к окну и оперлась
на локти,
глядя на небо,
на новый, светившийся огнями через все окна дом, прислушиваясь к шагам ходивших по двору людей, потом выпрямилась и вздрогнула от холода.
Она спрятала
книгу в шкаф и села против него, сложив руки
на груди и рассеянно
глядя по сторонам, иногда взглядывая в окно, и, казалось, забывала, что он тут. Только когда он будил ее внимание вопросом, она обращала
на него простой взгляд.
Она с удивлением
глядела, как он раскладывал
книги на столе, как привольно располагался сам.
Действительно,
на столе, в шкафу и
на этажерках было много
книг (которых в маминой квартире почти совсем не было); были исписанные бумаги, были связанные пачки с письмами — одним словом, все
глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю, что Версилов и прежде (хотя и довольно редко) переселялся по временам
на эту квартиру совсем и оставался в ней даже по целым неделям.
Изредка нарушалось однообразие неожиданным развлечением. Вбежит иногда в капитанскую каюту вахтенный и тревожно скажет: «Купец наваливается, ваше высокоблагородие!»
Книги, обед — все бросается, бегут наверх; я туда же. В самом деле, купеческое судно, называемое в море коротко купец, для отличия от военного, сбитое течением или от неуменья править, так и ломит, или
на нос, или
на корму, того и
гляди стукнется, повредит как-нибудь утлегарь, поломает реи — и не перечтешь, сколько наделает вреда себе и другим.
При кротости этого характера и невозмутимо-покойном созерцательном уме он нелегко поддавался тревогам. Преследование
на море врагов нами или погоня врагов за нами казались ему больше фантазиею адмирала, капитана и офицеров. Он равнодушно
глядел на все военные приготовления и продолжал, лежа или сидя
на постели у себя в каюте, читать
книгу. Ходил он в обычное время гулять для моциона и воздуха наверх, не высматривая неприятеля, в которого не верил.
Я и теперь так помню эту
книгу, как будто она не сходила с моего стола; даже наружность ее так врезалась в моей памяти, что я точно
гляжу на нее и вижу чернильные пятна
на многих страницах, протертые пальцем места и завернувшиеся уголки некоторых листов.
«Что же это такое?» — думал он,
глядя на Клеопатру Петровну, сидящую у своего стола и как-то механически заглядывающую в развернутую перед ней
книгу.
Один жандарм нагнулся и, искоса
глядя на Весовщикова, стал подбирать с пола растрепанные
книги…
Недели через три после состояния приказа, вечером, Петр Михайлыч, к большому удовольствию капитана, читал историю двенадцатого года Данилевского […историю двенадцатого года Данилевского. — Имеется в виду
книга русского военного историка А.И.Михайловского-Данилевского (1790—1848) «Описание Отечественной войны в 1812 году».], а Настенька сидела у окна и задумчиво
глядела на поляну, облитую бледным лунным светом. В прихожую пришел Гаврилыч и начал что-то бунчать с сидевшей тут горничной.
«А жалко, что я уже влюблен, — подумал я, — и что Варенька не Сонечка; как бы хорошо было вдруг сделаться членом этого семейства: вдруг бы у меня сделалась и мать, и тетка, и жена». В то же самое время, как я думал это, я пристально
глядел на читавшую Вареньку и думал, что я ее магнетизирую и что она должна взглянуть
на меня. Варенька подняла голову от
книги, взглянула
на меня и, встретившись с моими глазами, отвернулась.
Причетник читал, или лучше сказать, бормотал,
глядя в развернутую перед ним
на налое толстую
книгу, и в это же самое время слышались из соседних комнат шаги ходивших по дому частного пристава, стряпчего, понятых, которые опечатывали все ящики в столах, все комоды, шкапы и сундуки.
Им ответ держал премудрый царь, премудрый царь Давид Евсиевич: «Я вам, братцы, про то скажу, про эту
книгу Голубиную: эта
книга не малая; сорока сажен долина ее, поперечина двадцати сажен; приподнять
книгу, не поднять будет;
на руцех держать, не сдержать будет; по строкам
глядеть, все не выглядеть; по листам ходить, все не выходить, а читать
книгу — ее некому, а писал
книгу Богослов Иван, а читал
книгу Исай-пророк, читал ее по три годы, прочел в
книге только три листа; уж мне честь
книгу — не прочесть, божию!
Нилова еще не было. Матвей
глядел на все происходившее с удивлением и неудовольствием. Он решил итти навстречу неизбежности, но ему казалось, что и это делается здесь как-то не по-людски. Он представлял себе это дело гораздо проще. У человека спрашивают паспорт, паспорта нет. Человека берут, и полицейский, с
книгой подмышкой, ведет его куда следует. А там уж что будет, то есть как решит начальство.
Он опустился
на колени у сестриных ног и положил голову
на ее колени. Она ласкала и щекотала его. Миша смеялся, ползая коленями по полу. Вдруг сестра отстранила его и пересела
на диван. Миша остался один. Он постоял немного
на коленях, вопросительно
глядя на сестру. Она уселась поудобнее, взяла
книгу, словно читать, а сама посматривала
на брата.
Попадья вздохнула и начала говорить,
глядя в пол, точно читая
книгу, развёрнутую
на нём, усталая, полинявшая и более мягкая, чем всегда.
Отрываясь от
книги физически, мысленно он не отходил от неё,
глядя на всё сквозь густую пыль прошлого, и точно частокол возводил вокруг себя, стараясь запомнить всё, что могло оттолкнуть, обесцветить требовательные мысли.
Татарин стоял и,
глядя на свои ладони, тоже шептал что-то, как бы читая невидимую
книгу.
— Я сбираюсь покинуть ваш дом, полковник, — проговорил Фома самым спокойным голосом. — Я решился идти куда глаза
глядят и потому нанял
на свои деньги простую, мужичью телегу.
На ней теперь лежит мой узелок; он не велик: несколько любимых
книг, две перемены белья — и только! Я беден, Егор Ильич, но ни за что
на свете не возьму теперь вашего золота, от которого я еще и вчера отказался!..
— Извольте, — отвечал Калатузов и,
глядя преспокойно в
книгу, начал, как теперь помню, следующее определение: «Бранденбургия была», но
на этом расхохотавшийся учитель остановил его и сказал, что читать по
книге вовсе не значит знать.
— А я без вас распорядился чайком, — сказал доктор, отбросив в сторону
книгу и
глядя поверх очков
на Боброва. — Ну, как попрыгиваете, государь мой Андрей Ильич? У-у, да какой же вы сердитый. Что? Опять веселая меланхолия?
Он остановился. Ему дух захватило. Татьяна все не шевелилась и не
глядела на него, только крепче прежнего стискивала
книгу.
Евсей вздрогнул, стиснутый холодной печалью, шагнул к двери и вопросительно остановил круглые глаза
на жёлтом лице хозяина. Старик крутил пальцами седой клок
на подбородке,
глядя на него сверху вниз, и мальчику показалось, что он видит большие, тускло-чёрные глаза. Несколько секунд они стояли так, чего-то ожидая друг от друга, и в груди мальчика трепетно забился ещё неведомый ему страх. Но старик взял с полки
книгу и, указывая
на обложку пальцем, спросил...
— Хорошо, что заранее, по крайней мере, сказала! — проговорил князь почти задыхающимся от гнева голосом и затем встал и собрал все
книги, которые приносил Елене читать, взял их себе под руку, отыскал после того свою шляпу, зашел потом в детскую, где несколько времени
глядел на ребенка; наконец, поцеловав его горячо раза три — четыре, ушел совсем, не зайдя уже больше и проститься с Еленой.
— Ах, благодарю, тысячу раз благодарю! — говорила та как бы в самом деле радостным голосом и подсобляя князю уложить
книги на одном из столиков. Освободившись окончательно от своей ноши, князь наконец уселся и принялся сквозь очки
глядеть на Елену, которая села напротив него.
Человеку, кроме огня, нужно еще освоиться. Петух был давно мною съеден, сенник для меня набит Егорычем, покрыт простыней, горела лампа в кабинете в моей резиденции. Я сидел и, как зачарованный,
глядел на третье достижение легендарного Леопольда: шкаф был битком набит
книгами. Одних руководств по хирургии
на русском и немецком языках я насчитал бегло около тридцати томов. А терапия! Накожные чудные атласы!
Я последовал за ним тем неохотнее, что, мне казалось, этот приветливый, веселый г. Ратч внутренно посылает меня к черту. Однако делать было нечего. Он привел меня в гостиную, и что же? В гостиной сидела Сусанна перед столом за приходо-расходной
книгой. Она
глянула на меня своими сумрачными глазами и чуть-чуть прикусила ногти пальцев
на левой руке… такая у ней была привычка, я заметил, — привычка, свойственная нервическим людям. Кроме ее, в комнате никого не было.
Говорили мы очень мало: дверь в гостиную была постоянно отворена, и кто-нибудь всегда сидел там; но когда там затихало, я, сама не знаю почему, переставала читать, и опускала
книгу на колени, и неподвижно
глядела на Мишеля, и он
глядел на меня, и хорошо нам было обоим, и как-то радостно, и стыдно, и все, все высказывали мы друг другу тогда, без движений и без слов.
Я тотчас удалился в противоположный угол комнаты и взял для контенанса
книгу; но, признаюсь, все время
глядел украдкой через край переплета
на Фустова.
Поля. Он знает!.. (Татьяна молчит, не
глядя на Полю. Поля, улыбаясь, берет
книгу с ее колен.) Хорошо это написано! Она очень уж привлекательная… такая прямая, простая, душевная! Вот как видишь женщину-то, в милом образе описанную, так и сама себе лучше кажешься…
Выслушав и выстукав пациента, доктор присел
на угол письменного стола, положив ногу
на ногу и обхватив руками острые колени. Его птичье, выдавшееся вперед лицо, широкое в скулах и острое к подбородку, стало серьезным, почти строгим. Подумав с минуту, он заговорил,
глядя мимо плеча Арбузова
на шкап с
книгами...
— А там и чаще! Пешком уж стал захаживать и подарки носить. А уж я-то
на порог сунуться не смею: вдруг я туда, а генерал там сидит… Убиваюсь… Вот однажды иду с должности мимо одного дома, где студент этот, учитель, квартировал, — жил он во флигелечке,
книгу сочинял да чучелы делал. Только
гляжу, сидит
на крылечке, трубочку сосет. И теперь, сказывают, в чинах уже больших по своей части, а все трубки этой из рта не выпускает… Странный, конечно, народ — ученые люди…